http://magazines.russ.ru/zvezda/2005/7/gl8.html
Здесь выложено начало напечатанной книги со множеством фотографий, в том числе Эрмитажа в годы войны:
http://readanywhere.ru/glinka-vladislav-mixajlovich/books/vospominaniya-o-blokade/103720/Trial
"Во второй раз я пришел к Трухановым... Мы вошли в совершенно пустую прихожую, потом в кухню. От дверей в столовую, очевидно, выломанных топором, остались лишь висевшие на медных петлях придверные бруски. Мы шагнули на порог и буквально застыли на миг. Ни буфета в виде терема, ни одного книжного стеллажа и ни одного стула в комнате не было...Весь пол сорокаметровой комнаты был устлан толстым слоем растерзанных книг. Их не только сбросили со стеллажей, которые, очевидно, пошли на топливо, но с них были отодраны картонные переплеты, которые могли гореть более стойко, чем бумага страниц. А страницы эти как будто нарочно рвали, кромсали, расшвыривали, топтали. И, мало того, на них неделями испражнялись, при этом совершенно явно не один и не двое, а много людей. Следы того, как на книги отправляли нужду, были здесь столь повсюду, что нельзя было даже подумать что-либо взять в руки. Кое-где поблескивали осколки стекол от стеллажей. Тянул сквозняк через выбитые окна.
Но где же рисунки? Мы принялись осматривать то, что было у нас под ногами. Из папки, лежавшей у двери, я попытался вынуть что-нибудь из акварелей Александра Александровича. Среди них были и те, что были мне знакомы. Между разбросанных акварелей были листки с рисунками, вроде васнецовских, но все было испачкано, измято, разорвано. Однако под папкой я увидел чудом не запачканную тетрадку и поднял ее. На обложке тетрадки был наклеен ярлычок с надписью, каллиграфически стилизованной под почерк начала XIX века: "Письма отца из кругосветного плавания к деду. 1874-75 г.". Тут же были письма и конверты к ним из путешествия в Лиссабон, Рио-де-Жанейро и еще в какие-то порты... Наталия Михайловна утирала слезы. На нижнем марше лестницы мы встретили пожилую женщину. Она неприветливо спросила, что мы тут ищем? Наталия Михайловна ответила, зачем приходили и что увидели, а я добавил, что за такое надо судить.
- Судить-то... - без выражения сказала женщина. - А кого?
Глядя мимо нас, она медленно двинулась по лестнице, куда-то на верхний этаж этого, как казалось, уже полностью вымершего дома.
И тогда я задавал себе этот вопрос, задаю его и сейчас - что заставило тех людей так обойтись с книгами? Если замерзаешь, то превратить в топливо все, что способно гореть, еще понятно, но остальное-то, что мы увидели в той квартире, как понять это? Забыл упомянуть, что заглянул и в две комнаты, соседствующие со столовой-библиотекой, но увидел лишь железные остовы кроватей и битую посуду. Гадить жильцы дома приходили только на книги. Так чему же мы с Натальей Михайловной стали свидетелями? Ненависти к обитателям именно этой квартиры? Но за что? Может быть, они чинились, "задавались", вообще вели себя высокомерно? Но это маловероятно, а уж если говорить о сестре Александры Яковлевны, а тем более, об Александре Александровиче, то такого просто быть не могло. Но тогда что же? Почему, погибая от голодного поноса, люди приходили гадить именно на книги? Пока я жив, я буду возвращаться к вопросу, пытаясь понять, что же именно они ненавидели в этих книгах? Может быть, старорежимный их вид, олицетворяющий для какого-то полубезумного от голода пролетария ненавистный ему царский строй? Или, наоборот, символ знаний, приведших к революции, а она, мол, к этой войне, блокаде и голоду? И тогда, мол, пусть будут прокляты эти знания... Или так просто, так впрямую выразилась ненависть к интеллигенции? И к книге, как символу ее... Пока буду жив, этот вопрос будет стоять передо мной."
В.М.Глинка, сотрудник Эрмитажа и автор исторических книг
Journal information