13/V.1942 ... Зимой в городе для этой цели (разогревание пищи) широко использовались книги. Известны случаи, когда таким образом были сожжены ценнейшие библиотеки эвакуированных. Жглись и собственные книги — наряду с мебелью, причем красное дерево в данном случае не исключалось, — т. к. небольшое их количество при реализации, связанной с хождениями и хлопотами могло дать суммы, которые никого не устраивали.
Словом, общее количество книг, находящихся в обращении, за эту зиму резко сократилось. На сколько столетий мы вернемся назад — в смысле общей культуры — в результате этой войны?
19/IV. Возле булочных стоят люди, продают и меняют вещи. Это — результат того, что рынки разгоняются. Если в 1918—20 гг. на продажу вываливалось содержимое бабушкиных сундуков, продавались действительно ценные, в значительной части художественные вещи (от фарфора до кружев), то сейчас типично преобладание отрезов мануфактуры, неношеных галош и ботинок — результат деятельности запасливых хозяек, накопления материальных ценностей эпохи. Эти рынки — отличное мерило пути, пройденного нашим городом за последнее время. Жизнеспособная часть интеллигенции либо утвердилась и продажей своих вещей не занимается, либо оказалась за пределами города. Нежизнеспособная же умирала на своих вещах, довольствуясь пайком и не замечая, что постепенно приближается к гибели Е. В. (Елена Васильевна) яркий тому пример. Самостоятельную и индивидуальную деятельность за сохранение своих жизней развили те, кто до войны стояли в очередях у промтоварных магазинов, а в первые дни войны делали продуктовые запасы. Сейчас эти запасы иссякли и покупателями являются либо военные, либо жулье, причастное к продуктовым складам, магазинам и столовым.
20/IV.Корнилов сообщил о смерти Юлии Евстафьевны (жена Кустодиева), умершей еще зимой. Из семьи осталась одна Ирина, которую застать дома он не смог. Говорит, что при нем в лавку писателей пришел некий молодой человек, продававший книги с надписями — от Б. М. — Кириллу. Неужели его квартира разграблена?
Делал обход Васильевского острова — был в Академии, на квартире у Шиллинговского и у Лишева. От Академии — вернее, от Твелькмейера и его деятельности, впечатление очень приятное. Спокойная деловитая жизнь, забота не о казовой стороне, а настоящая культура, сказывающаяся и в продуманной расстановке сил, и в хороших взаимоотношениях, установленных с занимающей большую часть здания военной частью, и в дорожках, настланных на вымытые полы. В результате аварии они переносят столовую в помещение бухгалтерии, отдав свою батальону. Получается очень удобно — Академия сосредоточена в одном углу здания (набережной и 3-й линии), расположение служебных помещений тоже выигрывает. Напряжения это стоит большого, но результаты положительные. О степени напряжения можно судить по тому, что из плотников выжил и остался работоспособен всего один. Вообще же в Академии за время блокады умерло 71 человек — профессорско-преподавательского состава и служащих. Это — не считая студентов, число смертей среди которых точному учету не поддается.
23/IV. <...> Будущие историки отнесут нашу войну к числу самых бездарных войн, какие бывали когда-либо. Силы противников уравновешены и ни одно из применяемых до сих пор средств не может дать существенных результатов. Отсюда — бессмысленность того, что делается. Совершенно очевидно, что ставка обоих противников делается на взрыв изнутри. Но обе системы достаточно организовали паралич внутренних сил, могущих повлиять на конечные результаты. Установлено, что бомбежка городов к цели не приводит: боязнь ее не заставляет эти города сдавать, а военные объекты страдают в минимальной степени. Но бомбежки продолжаются. Установлено, что лишний мильон покойников на фронте или в тылу не вызовет даже запросов в палате общин, не говоря уже о более реальных в смысле общественного самосознания и его выявления результатах. Но миллионы продолжают укладываться с методической последовательностью. Установлено, что артиллерийский обстрел города никакой паники не вызывает, городскую жизнь не дезорганизует (она дезорганизована иными, более действенными способами), антивоенных демонстраций не порождает. Однако, стреляют ежедневно и упорно (кстати, сегодня меньше, чем в предыдущие дни).
Ставка на истощение материальных и человеческих ресурсов противника тоже не совсем реальна: научились находить выходы из положений, довольствоваться минимальным, не считаться с жертвами. Начинаю опасаться, что мой прогноз относительно сроков окончания войны был чересчур оптимистичен и бессмысленное истребление друг друга будет продолжаться еще дольше со скучным упрямством. Выход может быть только совершенно неожиданным — в результате учета и использования неожиданных обстоятельств, применения неожиданного оружия и т. д. И исход решится не на фронте, не в области экономики и материальных ресурсов, не в результате политических настроений в тылу противника, а где-то в другом месте.
Пожалуй, игра окончится вничью, т. е. выиграют англичане и прочие, которые не дерутся.
27/IV. Начались майские выдачи. Маша простояла в очереди с половины шестого до 10 ч. Очереди военного времени имеют свою историю. Вначале они вызывались теми запасами, которые делали предусмотрительные люди. Потом, с введением карточек, — организованным головотяпством. Первые очереди этого порядка встали за хлебом, когда его было еще много — настолько, что из нежелания стоять в очередях мы порой не брали хлеба. Вызваны же они были тем, что кто-то забыл о необходимости вырезать талоны: число булочных и продавцов осталось прежним, а работы им прибавилось больше, чем вдвое. Добавили продавцов, открыли новые булочные, и эти очереди прекратились.
Потом, когда даже нормированных продуктов стало недоставать и они не были стандартизированы (по масляным талонам можно было получить и сливочное масло, и льняное; по “кондитерским изделиям” и сахар, и повидло,
и шоколадные конфеты, и соевые; по мясным — и шпик, и соевую колбасу: допродавались запасы). Очереди определялись погоней за лучшим, наиболее выгодным. Вставали с 5 ч. утра, занимали по несколько очередей, перебегали из одной в другую и очень часто возвращались с пустыми руками. В магазинах не знали, что у них может появиться сегодня, и подвезти могли в любую минуту. Это было в ноябре.
Прикрепление к магазину с 1. XII очередей не разрядило. Продуктов вечно не хватало, очень важно было захватить в первую очередь, и если люди перестали бегать от магазина к магазину, то, стоя бессмысленно в одной очереди, они судачили о преимуществах соседнего кооператива. Свой всегда оказывался самым худшим.
Эпизодический, но и наиболее страшный характер носили очереди за хлебом во время холодов (конец января — первые числа февраля — кульминация всех бед). Прекратилась подача электроэнергии, замерз водопровод и хлебозаводы остановились; кое-как начали работать вручную, подвозили воду в бочках из Невы. Очереди простаивали по 12—15 часов на страшном морозе. Многие тут же умирали. Люди, для которых хлеб в те дни был единственной пищей, не могли достать его по 3—4 дня. И это было в то время, когда подвоз начал налаживаться, норма хлеба увеличена, целлюлоза изгнана и на складах муки было достаточно. Выдавать же мукой догадались не сразу.
В феврале приезжал Микоян и навел порядок. Очереди исчезли. Выдачи начинались во всех магазинах одновременно, о них объявлялось — в газетах и по радио — заблаговременно и после того, как продукты были в достаточном количестве завезены в магазины. Расфасовка проводилась заблаговременно, и порядок был наведен.
И вот сейчас снова обнаружилось, что доверия к организации этого дела нет. Карточки действительны до 30-го, выдачи начались только сегодня. Если не получить сразу, может пропасть. И люди становятся в очередь с 5 ч. утра, хотя, быть может, днем они могли бы придти в пустой магазин. А что еще будет делаться, когда начнут выдавать водку! <...>
29/IV. День прошел под знаком выдач и очередей. Из-за них люди не выходили на работу (почти без благовидных предлогов), отменялись занятия в школах, а так называемые иждивенцы просто сбились с ног. Занял очередь без четверти 5, а к 7 был еще на улице. Маша прорвалась в магазин без очереди (при его открытии — около 6 часов) и только благодаря этому освободилась к половине первого, впрочем, не получив ни табаку, ни крупы, ни мяса, опоздав к водке, которую пришлось заменить Ерофеичем, и упустив хорошие селедки. Количество затраченного времени нужно помножить на сутолоку и нервы. Она дошла до кассы, заплатила за все, кроме водки, деньги за которую данная касса почему-то не принимала. Табак не смогла получить потому, что он выдавался в другом отделении, имеющем отдельный вход, хотя всю жизнь, с елисеевских времен вино и табак продавались в одном отделе. У Зола в “Счастье дам” описана реконструкция магазина, где отделы были перепутаны в расчете на то, чтобы покупатели дольше задерживались в магазине и в поисках нужного отдела проходили мимо наибольшего количества витрин. Как будто наши гении решили последовать примеру Муро. Словом, бардак в общегородском масштабе... был дополнен бардаком в пределах каждого магазина и дальше шли по линии каждого отдельного продавца и кассирши, проявлявших самодеятельность и злоупотреблявших по мере возможности.
8/V Марина рассказывала о завмаге, который их снабжает продуктами: у человека 10 золотых часов, чудесная мебель, недавно купил библиотеку. На все виды продуктов существует прейскурант. Правда, сам не торгует — этим занималась ныне эвакуировавшаяся супруга, которая вела торговлю в широком масштабе. Уехала с 25-ю чемоданами, для провоза которых взяла с собой двух бездомных и нищих девочек. А на чаевые в дороге прихватила кг табаку и литр спирта. Самое страшное, что все это очень явно, что раскрыть эти махинации ничего не стоит, но никто этим не занимается и воровство в крупных масштабах остается безнаказанным. Когда-нибудь начнется кампания по расстрелу завмагов, но расстреляют самых безобидных, и их эвакуированные жены окажутся богатыми невестами.
Впрочем, все это лучше, чем неприкрытый грабеж пустых квартир — мобилизованных, эвакуированных и умерших.
18/V. Получил список покойников — членов ЛССХ: 72 человека. Среди них: Андреев, Билибин, Гуминер, Бобровский, Жаба, Карев, Клевер, Лапшин, Малашкин, Наумов, Д. Ф. Попов, Плешаков, Суков, Скалон, Савинов, Тырса, Н. Ушин, Чужетов, Шиллинговский, Юдин, Чахров, Зверев.
Организация Налицо Умерло
АВМ (Ленизо) 60 124
Отд. охраны памятников 56 80
Организация Число людей Налицо Умерло Эвакуировано- Призвано до войны-сегодня
Хореографическое училище 113 18 12 — —
ДМШ Ленинского района 22 11 3 — —
Театральный музей 8 3 3 — 1
Театральная библиотека 8 2 2 — —
Академия Художеств 68 10 20 — —
Театральный институт 32 13 4 — —
Русский музей 56 10 9 — —
Союз Архитекторов — 166 92 182 127
Союз Художников 488 126 73 206 78
Эрмитаж 196 36 20 48*/23 10
Художественное училище — — 2 — —
* в командировке
Всего на 1100 человек научно-технических работников нашей системы, оставшихся в Ленинграде, в данное время приходится 568 покойников.
25/V. С ЛССХовцами смотрел на техфильме кадры, снятые Голодом в тылу у немцев. Он 2 месяца пробыл с отрядом лесгафтовцев. По сути дела нового ничего, но от конкретизации представлений многое предстало в ином свете. Прежде всего — совершенно не затронутый войной пейзаж, девственный снег, радостное спокойное солнце. Русская земля, отданная врагу — наши по ней ходят с опаской, по-волчьи. Снимали возле Оредежа.
Но самое страшное — беспринципность войны. Пленных девать некуда — их расстреливают. Времена, когда пленных отпускали под “честное слово” не возвращаться в ряды армии, кажутся романтическим вымыслом. Есть кадр, изображающий расстрел двух предателей. В роли палача выступают студенты. Как далеко это от идеализма народовольцев. Изображена сцена допроса. Оказывается, обвиняемые приняли отряд за финнов. Бывший в отряде латыш говорил на своем языке, чтобы поддержать это заблуждение. Командир отряда играл роль переводчика. Таким образом, удалось выпытать многое (кто знает, м. б. больше, чем было на самом деле), и получить материал для обвинительного приговора. Итак, провокация, как метод ведения следствия хотя бы и в условиях фронта, воспринимается и излагается совершенно эпически, как нечто нормальное и даже остроумное.
Есть кадр: после боя. К трупу убитого немца подходят наши лыжники, обыскивают его, снимают оружие, залезают в карманы, забирают какие-то вещи. Потом чья-то рука поднимает за волосы голову. На секунду видно хорошее, молодое, интеллектуальное лицо убитого. Пальцы выпускают волосы, и голова падает в снег. Рука играет очень выразительно: так поднять с земли и потом бросить она могла бы и дохлую кошку, и убитого зверя.
Самое страшное, что винить во всем этом никого нельзя, что необходимость подобного морального суждения диктуется самим ходом событий. Кто знает, м. б. именно потому, что англичане держатся за моральную чистоплотность, они и проигрывают сейчас. Но именно только сейчас, т. к. впоследствии нация очень реально ощутит свои преимущества. Самое омерзительное наследие этой войны для нас — сохранение жизней и улучшение быта людей беспринципных, ловких, цепких и аморальных. Естественный отбор в пользу прохвостов. Разбогатеют завмаги и спекулянты (не те, которых ловят сейчас возле булочных и которые меняют свой кусок хлеба на восьмушку табаку), уцелеют за немногими исключениями сумевшие окопаться и под благовидными предлогами держатся подальше от линии фронта. И своим примером еще больше закрепят утверждение беспринципности и шкурнической философии. Это — хуже, чем разрушение, хуже, чем вымирание от голода населения целых городов. Это — новый этап морального падения страны. Мерзко! И страшно. Если и прошлые войны приводили к тому же, то цели были крупнее. Сейчас все невероятно мелко.
27/V. Приближается 1 число и город начинает лихорадить. Чтобы обеспечить карточки на будущий месяц, люди спешат зарегистрировать штаты, оформить списки, администрация “поджимает” и “воздействует”. Сутолоки, жалоб, административного восторга и нервозности много. И рядом ползут слухи о нововведениях. Говорят, что паек будет увеличен на 30 % (исключая хлеб), что будут введены карточки двух типов — для питания в столовой и для кооператива, причем заранее нужно будет определять какую берешь.
Беготня за стандартной справкой, сутолока, неопределенность утомляют. Каждый раз ждешь какого-нибудь сюрприза. На этот раз он был невинный: в домоуправлении не выдавали справок, если не уплачено денег за квартиру.
31/V. Из окна трамвая видели беременную женщину. Это столь же необычно, как живой голубь или мальчишка, играющий в волейбол. Собаки изредка встречаются.
6/VI. Кроленко рассказывал о том, что делается на эвакопунктах. Непрерывные истерики. Одни валяются в ногах, предлагают взятки, чтобы только уехать. Говорят, что иначе они погибнут, хотя состояние их здоровья почти исключает возможность благополучной доставки их на место. Другие приходят с повестками милиции, с предложением о выезде в 24 часа и обещают повеситься, т. к. не знают, что будут делать вне Ленинграда. Оба случая были бы понятны на второй день войны и совершенно необъяснимы сейчас, на исходе года. Почему нельзя было выехать зимой, почему люди, просидевшие в Ленинграде до сего дня, должны покидать его в 24 часа, а не в срок, достаточный для элементарной ликвидации своих дел? Что это: садизм, вредительство или просто глупость? Даже война не научила ничему в этом отношении.
И самое пикантное, что одиночек сейчас не отправляют — за исключением женщин с детьми и высылаемых. В глазах тех, кто стремится уехать, они оказываются в привилегированном положении: их отправляют вне очереди, причем никаких ограничений для них не делается, их документы ничем не отличаются от документов эвакуирующихся по собственному желанию. Даже логики во всем этом деле не видно.
22/VI. <...> Самое непонятное из всего, свершившегося за этот год — перелом в умонастроениях. Первые дни мобилизации были ознаменованы волной совершенно открытого антисемитизма, прямыми угрозами расквитаться
с кем следует. Все это, плюс пассивность, даже растерянность в верхах создали впечатление, что советская власть кончается. И вот теперь, после года неслыханных жертв и лишений, после того, как командование многократно доказало свою бездарность, когда стала очевидна необеспеченность и неорганизованность тыла, когда все мы расплачивались — и очень дорого — за явно идиотские распоряжения, когда ошибки громоздились одна на другую и стала очевидна порочность системы — и все это подтвердилось десятками тысяч напрасно погубленных жизней — после этого всего и несмотря на это, настроения резко изменились.
Сегодня мне Ефимов рассказал, что немцы обратились к кому-то из Великих князей в Париже, очевидно, к Кириллу Владимировичу, с предложением подписать воззвание с призывом вступать в легион. Он отказался. Тогда обратились
к Маклакову и тот выпустил воззвание, прямо противоположное тому, какое от него требовали. Он призвал к борьбе с немцами, посягающими на Родину.
Это похоже на правду — такая версия отражает общее настроение. Почему это могло произойти? Может быть потому, что немцы своей нелепой жестокостью восстановили против себя. Неужели в силу неизжитого даже за последние 25 лет чувства патриотизма? Не знаю. Очевидно, потому же, почему вопреки логике удалось осенью остановить их продвижение вперед, почему дух героизма восторжествовал над культивировавшейся все последнее время покорностью, пассивностью и шкурничеством. Историкам и психологам придется поломать над этим голову — вряд ли и мы сможем найти удовлетворительное объяснение. Но факт остается фактом. Мне не ясно, что я буду думать и делать, если окажусь на оккупированной территории. Плохие вести из Севастополя, говорят, что такая возможность не исключена. <...>
23/VI. <...> Были в бане — квинтэссенция хамства. Его больше, и оно резче, чем в столовых. Вообще же — материал для Зола. Довольно много жирных людей: очевидно, дистрофики не моются.
28/VI. <...> На огороде начались покражи. У Маруси исчезла целая грядка капусты, хороший кочешок сорван у второй сторожихи. Подозревают Белдовского. Это похоже на правду, хотя, по существу, довольно забавно: сторожиха подозревает своего директора в покраже капустных листьев!
1/VII. <...> Доклад Тагер по обследованию Эрмитажа: очень хорошо, глубоко, серьезно и правильно. Картина безотрадная, почти катастрофическая.
В пожарном отношении Эрмитаж и Зимний совершенно безоружны: водопровод бездействует, не ремонтируется, охрана не скомплектована, не обучена, не знает лабиринтов и лестниц. Может случиться, что они просто не сумеют подойти к очагу пожара. В залах насыпан песок, но лопат нет: увезены на огороды. Огнетушители не заряжены.
Охрана такая, что не ворует только ленивый, причем о краже можно не узнать: описи увезены по устному распоряжению Орбели во время осенней паники, что находится в залах и кладовых — не знают даже хранители, некоторые из них с марта по май в свои отделы даже не входили. Большая часть сведений хранится лишь в памяти старых работников, большинство которых либо уехало, либо умерло. Брат Л. С., находящийся в летной части за пределами города, сообщил, что они чистят сапоги красным бархатом, подаренным им РУПО НКВД Дзержинского района, которое, в свою очередь, получило его от охраны Эрмитажа, сообщившей, что он вырезан из кареты Екатерины.
http://magazines.russ.ru/zvezda/2011/6/ba1.html
Journal information