Наткнулся тут в одном месте на утверждение, будто Тегеран - "город лжи" и все там живут в постоянном лицемерии. Спорить не стану, приведу лишь текст двух моих старых постов в ЖЖ. Вот первый:
Мне всегда нравилось, что иранцы, после серьезного сопротивления принявшие ислам, все-таки сумели сохранить и свой язык, и календарь, и основы многовековой культуры - в отличие от, например, египтян, которые с энтузиазмом восприняли даже язык аравийских оккупантов.
Но многое Иран потерял. Геродот так писал о древних персах: "Лживость считают они постыдным пороком". С приходом ислама этические нормы поменялись на противоположные. В классической иранской литературе почти нет похвалы такому качеству, как искренность и правдивость. У Саади в его дидактических поэмах есть всего один бейт на эту тему (перевожу дословно): "Прямота приятна Богу. Я не видал никого, кто заблудился бы на прямой дороге". И все.
Появились и такие поговорки, как "С голубем - как голубь, с соколом - как сокол", восхваляющие лицемерие. В исламе существует даже принцип "такийе", то есть разрешение скрывать свою принадлежность к мусульманству во имя будущего торжества ислама.
Совсем другой народ.
А вот второй пост из моего старого ЖЖ:
Знаете, что мне все еще внушает оптимизм в отношении иранцев, которые наверняка смогут в конце концов выкарабкаться из хомейнистской жопы? Вот это наблюдение, относящееся еще к позапрошлому веку:
"Если судить по внешности, то Персия - магометанская страна. В ней признается одна мусульманская вера, и ее обитатели, у которых всегда на устах изречения, взятые из Корана, кажутся ревностнейшими в мире верующими. Невозможно проговорить больше пятнадцати минут с каким-нибудь горожанином - кто бы он ни был и на какую угодно тему, - без того, чтобы не услышать: "Иншаллах!", "Машаллах!" Говорит ли он о Коране, он с величайшей набожностью называет его "Божьей Книгой"; хочет ли он привести из него какие-нибудь изречения, он называет их "драгоценными стихами"; и если только присутствующих много, он произнесет эти изысканно-благочестивые выражения не иначе, как молитвенным тоном, гнусящим, напыщенным голосом, подняв глаза к небу и придав себе вид маленького святого. И вместе с тем можно считать неопровержимой истиной, что на двадцать персов, который принимают все на один лад эту внешность, едва один такой найдется, который бы верил в то, что говорит".
(Gobineau. Trois ans en Asie).
Слова путешественника Гобино в полной мере относятся и к современным иранцам. Даже во время публичных выступлений Хомейни, которых я выслушал немало, его речь воспринимали, как поток красивых, гладких, но совершенно бессмысленных слов. В положенный момент стоящий рядом с Хомейни секретарь делал знак, и толпа хором реагировала заранее разученными формулами одобрения.
В этой бездумной механистичности - сила ислама, в котором легко находиться, соблюдая скромный набор формальных правил. Но в этом - и его уязвимость. Публика может пойти и за другим хорошо организованным и целеустремленным краснобаем...
Journal information